Откровение
3 ноября 2024 года нашему земляку, писателю, заслуженному работнику спорта, любящему отцу и мужу – Анатолию Григорьеву исполняется 85 лет. На кануне своего дня рождения Анатолий Семёнович искренне поделился с редакцией “Новый Бахчисарай” откровениями своей жизни, где в воспоминаниях смешались светлые и мрачные моменты, образы людей и событий, которые навсегда остались в его сердце.
Не каждый может высказать свои мысли вслух. Я могу. Сложно, и порой опасно впустить в своё подворье человека абсолютно незнакомого, актёра играющего – пропадающего от безденежья, или какого-то «несчастного случая». Сам бывал неоднократно обманут и голодным: в свои долгие беспризорные годы после ВОВ, из-за гибели в ней моих родителей. Но находились люди среди таких же обездоленных – делились чем могли. В итоге я выжил, пройдя многочисленные приюты и детдомы, из которых постоянно бежал, неспособен вынести всех издевательств, из-за своего малого роста и слабосильности. Кто-то оставался, довольствуясь трёх разовой кормёжкой, хотя она тоже была скудная, из-за разворовывания продуктов обслуживающим персоналом. Всё это я видел и знал. Очень рано понимал всякую несправедливость, и выразив её вслух, ночью оказывался сброшенным с топчана, и спящего, глухо замотанного в одеяло, был избит пинками более старшими пацанами, за пачку махорки, или четвертинку хлеба. Этот метод воспитания у блатной пацанвы назывался – игра «втёмную».
Дальние родственники из-за своей кучи детей, на день-два могли приютить меня и то для того, чтобы обменять мою одежду детдомовскую более новую, на их рваньё, когда я спал. Проснувшись я ревел, и требовал вернуть мою одежду. Тётка Варька, сводная сестра моей покойной мамы, брала меня за руку и соглашалась: – Хадим, можа ёна у колодец обранилась. Табе лёгше станети и нам. Добавошний дармоед нам ни к чаму. А у колодца дело склизкое, малоли чаго? Глянь туды, я цепку с воротка покуль размотаю. Тётка Варька говорила в перемешку с белорусскими словами, как и моя мама. Я понимал их речь. Часто задышав, очевидно от волнения или голода, она расслабила хват своей руки за мою, и стала почему то наклонять меня в колодец второй рукой. Почуяв неладное, я завизжал от страха, и как волчонок грызанул её руку, которая моментально отпустила мою, и как-то странно, болезненно выдохнула, опустилась на свои колени. Я кинулся бежать, за ближайший куст, тётка Варька осталась стоять на коленях, прислонившись к срубу колодца. За кустом была заросшая бурьяном чужая усадьба. – Убегай отсюда, щас её пацаны будут тут искать тебя, – послышался откуда-то голос из бурьяна. – На тракт беги, там люди и машины ездят, к железной дороге можно ехать. – Кто мне подсказал? Не знаю. Но я благодарен за эту подсказку всю жизнь, этому человеку.
Я добрался на попутках на станцию Камарчага, где слился с такой же беспризорной толпой и пробыл с ними некоторое время, «отрабатывая» долг за их кормёжку башмаками, и кое-что из одежды. Конечно было всё ворованное из пассажирских вагонов. Время от времени были облавы беспризорной шпаны. Попадал туда и я. Но часто бывал отпущен из-за своей хитрости и грамотности, потому что за пазухой у меня всегда была художественная книжка. – И на вопрос: – учусь ли я в школе? Бойко отвечал: – Конечно, в пятый класс перешёл. Готовлюсь к школе. Вот Пушкина выучил – «У Лукоморья дуб зелёный…, токо забыл, – в темнице там царевна тужит. И какой-то волк ей верно служит. – Знамо, – серый, – отвечает стражи порядка. – А вот фигушки! Бурый волк, Пушкин написал. И для убедительности я вытаскивал из-за пазухи очень редкое, издание, но очень потрёпанное. Со многими картинками – «Руслан и Людмила». Какой-то купец издал эту чудесную книжку довольно малым тиражом. Но проклятая война, заставила эвакуировать многие библиотеки из фронтовых городов в Сибирь, в неприспособленные для хранения книг сараи и ветхие бараки, где они мокли и портились. Так и я, нашел неожиданно эту книгу в поездках с родной тётей по отцовской линии на тракторе ЧТ3 (работа на дровах) на станцию Камарчага.
Красавица, Екатерина двадцатилетняя девочка, в мороз до сорока градусов и в пургу, ездила из моего родного села Орешное за 60 (шестьдесят) километров, на станцию Камарчага за рабочей силой из числа депортированных по 58 статье (враги народа), – калмыков, прибалтов, западенцев, и прочего подобного люда. Везла на тракторных санях с соломенной подстилкой, старух, женщин и детей. Их отцы, сыновья и солдаты, как правило были на зонах и тюремных лагерях. Это были 1943 – 1945 года ВОВ. Я все это видел, и грелся у бункеров в кабине трактора.
Сибирь кишела беженцами, ворьём, беспризорниками. Эту толпу бывало пополнял и я. Научился врать, воровать, но с книгами не расставался. Очевидно, так распорядился Господь, наделив меня левшой при жизни. За что был нещадно бит в приютах, детдомах. Вот и приходилось бежать от туда, чтобы как-то сохраниться. Тётка Катерина не могла воспитывать меня, месяцами работая на вывозе брёвен из тайги, не бывая дома сама.
Более взрослая шпана, вычислила, что я хорошо пою и заставляла меня петь на базарах: – Прости, меня, мама, принёс тебе горе…я еду безногий домой…Победные песни вознаграждались торговцами, кусочками хлеба, или другой снедью, которую кидали в сумку, идущего за мной на костылях, без ноги с обезображенным лицом от взрыва пацана. Есть своё «заработанное» без разрешения старших пацанов я не мог. Дележка заработанного была где-нибудь в заброшенном месте, обязательно с «полосканием» горла водкой и закусью. Обязательно с похвалой моих способностей, если «улов» был удачный, с ещё попутным воровством старшими пацанами.
К десяти годам, я «хорошо» знал вкус водки или самогона, любого табака. Мастерски сворачивал самокрутку, безруким бывшим солдатам. Когда попадал к концу учебного года в какой-нибудь детдом, то оказывалось, что по арифметике и прочим наукам, не тяну даже на тройки. Правой рукой писать не могу, левшой зеркально, нельзя по закону. Контрольные диктанты сдавать на просмотр не мог. На доске, написанное мною левшой, заставляли читать. Читал, без единой ошибки. От чтения многих книг – была ощутимая польза, конечно правил я никаких не применял. С трудом, где-то к шестому классу, научился писать правой рукой, левую обычно привязывали к телу веревкой. – Стыд и позор, щипки от пробегающих мимо пацанов, слёзы. Гадкий утёнок и только! Выход один, куда-то бежать… Детдомы переполнены, специалистов по воспитанию нет. Война, будь она проклята! Безрукие, безногие, с поломанной психикой были воспитатели, бывшие фронтовики. Что с них возьмёшь? Как могли так и воспитывали. Где руганью, а где и кулаком.
В 1947 году Сталин издал указ: – Выловить всех беспризорников, посадить за учебу в детдомах, приютах, имеющих родственников, всех кто не учился во время войны и после неё. – Иметь к 18 – летию хотя бы 7 (семь) классов образования. Полная средняя школа была 10-летней. Повалила братва в переполненные школы, верзилы рядом с малышами. Были и вечерние школы.
Поздно пришедший с фронта и госпиталей, брат моего погибшего отца – Степан разыскал меня среди шантрапы и взял к себе на воспитание. Женившись в первую же ночь по приходу домой на депортированной латышке – Зосе – Зое, в переполненной жильцами избённе. Она разговаривала с прибалтийско-немецким акцентом, из-за чего мы сразу же не нашли между собой контакт. – Кроме как «Фашистка» я её не называл, получая взамен зуботычины. Много раз я убегал от них, возвращали назад. Фамилия – то одна – Григорьев. Раньше как-то сходила и мамина девичья фамилия – Бранченкова. Бывало ускользал от милиции. А тут, дядька Степан грохнул по столу кулаком и приказал: – Григорьев ты, и точка! И не один раз приходилось отведывать солдатского ремня.
Летом пас поселковых коров, жил на сеновале. Тётка Зоя в пять часов утра будила, стуча лопатой по потолку сеновала, приговаривая: – Ити, клеп сарапатыфай, форюга! Сосоедки часто возражали ей за такое ко мне отношение. Она в ответ: – Перите ефо к сепе, нам он не нушен! – У нас своих полно, а у вас он один. Любительницу браги, за прогулы на работе, скоро посадили почти на два года. Так мы с дядей Стёпой остались одни. Перед судом Зося – Зоя падала передо мною на колени, слёзно просила, чтобы я назвал её мамой и скрыл бывшие зуботычины. Тогда её не посадят. Это были слёзы пьяной бабы. Я помнил свою маму, и назвать другую женщину мамой не мог. Зося – Зоя меня ненавидела, как и весь советский строй. Когда меня спросили на суде, я ответил: – что заслужила, пусть отвечает, – и выскочил на улицу, под её крики: – Чад, скотина, форюга!
Мы уже жили отдельно от тёти Кати, в другой избе. Теперь в школу зимой я почти не пропускал. Умел топить печку, варить щи и жарить картошку, управляться с хозяйством. Степан раза два в неделю приезжал домой из далёкой лесосеки, и был доволен моим поведением. Зосю – Зою почти не вспоминали, так мы прожили без неё больше двух лет. Я подрос и окреп, свирепо молотил мешок с опилками. Любил бокс, получив навыки от полуслепого зека, с которым мы жили в кочегарке целую зиму пару лет назад, когда я ещё «путешествовал» в бегах. Кормились мы с солдатской госпитальной помойки, куда меня пускали солдаты охраны, узнав, что здесь умерла моя обгорелая мама, а потом лечился здесь и я. – Ты, левша, малорослый, не всегда достанешь до морды обидчика. Бей в печень, в брюхо, и даже ниже пояса, хотя это вроде запретно в честном бою. А на улице – пойдет. И я бил, получалось. Как-то купив хлеб в магазине, уже продавали хлеб без карточек, вышел на улицу, и ко мне пристали два пацана, более старших нежели я: – Чё, не узнаёшь, жирно жить стал? А мы вот на мели. И выдернули из под мышки у меня кирпич хлеба, стали нахально грызть мой хлеб. Не разбираясь, я сунул свою левшу самому длинному в брюхо, а следом и другому. Оба согнулись, задыхаясь и захлёбываясь, повалились на землю. И тут подходит к нам, наш хромой физрук. Я подобрал свой хлеб и хотел удрать. – Но, Васильич, как мы его звали, похвалил меня. – Молодец! Пошли отсюда, а то вон милиция заберет, воронок стоит. Этих точно заловит. – Не надо нас в воронок! А ты, негодник, ещё узнаешь нас, встретимся, – держась за животы, убегали пацаны.
Васильич, оказывается, в молодости сам занимался боксом и стал заниматься со мной, и с некоторыми пацанами. И уже учась в восьмом классе, я выиграл районные соревнования по боксу среди юношей. На девятый класс ушёл в вечернюю школу. В десятый вернулся в общую школу. Понимал, что нужны знания. Также много читал. Тянуло к морским путешествиям. После школы уехал в город Владивосток и поступил в высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. Учился, ходил на практиках по всему нашему Тихоокеанскому водному пространству. Продолжал заниматься боксом, были не плохие результаты. С дисциплиной были проблемы! А дело военное требует выполнение всех приказов. 1960 год. Хрущёв сократил вооруженные силы СССР на 1 млн. 200 тысяч военных. Попал под сокращения и я. Вернулся в родной город Красноярск, где закончил институт цветных металлов, горный факультет. По распределению попал в город Норильск, где работал на глубинных, подземных рудниках – «Заполярный» и «Маяк» отработал в итоге 7 лет, попал под завал. Откопали. Спасибо! Остался жив. Десяток лет в дружбе с костылями…В город Норильск я уезжал уже с семьёй – женой и трехлетней дочкой.
С единственной, любимой женой Анечкой, мы живем уже 62 года. Жена не бросила меня в беде, как некоторые из моих коллег по несчастью. Благодарен ей. Для восстановления здоровья были клиника и институты, и переезд на жительство в Крым, город Бахчисарай. Чтобы не закиснуть в болезнях, ещё на костылях начал заниматься полезной общественной деятельностью. Был председателем Бахчисарайского детского фонда, для помощи обездоленным детям с 1980 по 1990 год. В Бахчисарае живу с 1976 года по сей день. Приехал сюда с дочерью и шестилетним сыном. Все тяготы жизни были на плечах моей Анны Дмитриевны. Низкий поклон ей.
Имея в себе спортивные навыки создал в Бахчисарайской ДЮСШ секции кикбоксинга и бокса, всё на общественных началах на бесплатной основе. Так сказать волонтер с 46-летним стажем. Уже вместе с сыном мы воспитали с десяток мастеров спорта Украины и России, множество спортсменов-разрядников. Были у нас чемпионы Европы и Мира. Прожита большая жизнь. 3 ноября 2024 года, мне исполнится 85 лет. Что-то сделано полезное за эти годы. Что-то нет. Жаль. Я также в родной Бахчисарайской ДЮСШ, чем-то пытаюсь помочь молодым спортсменам. Мои ученики уже тренеры.
Откровение должно быть честным до конца. У нас с женой три взрослых внучки и 12 – летний правнук. Старшей внучке 37 лет, зрелая, умная поэтесса – это их сынок с мужем наш правнук. Средняя внучка, умная, упертая, уехала в Канаду. Младшая, умная, хитрая танцовщица – 16 лет в поисках. 12-летний правнук умный, расчётливый. Дочь – первенец, сейчас ей 62 года. – Была большая надежда. Оправдалась, но не совсем (родители – то все эгоисты, за своих детей). Умная, добрая, но очень доверчивая, чего в жизни иногда не нужно. Сын известная в городе (и не только в Крыму) личность по спорту и депутатской работе. Все мои дети и старшие внучки с высшим образованием.
Большое беспокойство за молодёжь – будущее нашей России.
Сейчас надо добиться Победы!
Анатолий Григорьев – почётный гражданин города Бахчисарая. Заслуженный работник физкультуры и спорта, Член Российского союза писателей. Автор четырёх книг.
